ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Насилие над Царем определило судьбу не одних только детей его. Сугубо пытаются внедрить версию о спасении Великого Князя Михаила Александровича путем бегства. Пусть думают, мог ли он решиться на это, не задумавшись чад вопросом, что же в таком случае станет с его державным братом и с его семьей.

Лишение Царя свободы было поистине вернейшим залогом смерти его и его семьи, ибо оно сделало невозможным отъезд их за границу.

Правда, сам Царь не хотел этого. Когда Яковлев увозил его из Тобольска, с ним в последнюю минуту пришла проститься учительница Битнер. Она говорит: «Он был удручен и рассеян. Я стала его утешать и сказала, что так, быть может, будет лучше. Он безнадежно смотрел в это время на будущее. Когда же я сказала, что его, быть может, увезут за границу, он ответил: «О, не дай-то Бог! Только бы не за границу!»

Царь томился в заключении, отрезанный от мира. Он не мог знать положения в стране и не мог сознавать всей опасности, которая ему грозила.

Но те, в чьих руках была его судьба, все это знали.

Что сделали они, чтобы дать ему возможность оставить Россию и спасти своих детей?

Я думал найти все разрешение этого вопроса у главы Временного Правительства князя Львова. Туманно, всячески стараясь обезличить свою собственную роль и прикрыться крикливой, порывистой фигурой Керенского, давал князь Львов свои показания.

На мой вопрос он ответил: «Я удостоверяю, что между лицами, входившими в состав Временного Правительства, были тогда разговоры по поводу отъезда царской семьи за границу. Оценивая положение в стране к лету 1917 года, находили, что ей лучше будет уехать из России. Называли тогда Англию и Данию. Доклада по этому вопросу не было. Но министр иностранных дел Милюков, кажется, выяснил эту возможность, причем, как мне помнится, самая инициатива в этом вопросе принадлежала некоторым из Великих Князей и, в частности, Николаю Михайловичу и Михаилу Александровичу. Почему из этого ничего не вышло, я не знаю».

Милюков: «В первые дни переворота, когда власть была уже сорганизована в лице Временного Правительства, в составе коего я был министром иностранных дел, в числе других документов была получена телеграмма от английского короля Георга на имя отрекшегося Государя Николая II. Король выражал в этой телеграмме свои личные чувства Царю как главе государства. В ней не было никаких конкретных предложений по поводу судьбы Царя. Просто эта телеграмма носила, так сказать, «комплиментарный» характер. Она была доставлена мне как министру иностранных дел. Так как не существовало уже лица, коему была адресована эта телеграмма (повторяю, она была адресована Императору, в тот момент уже отрекшемуся от Престола), то я и вернул ее послу Англии Бьюкенену. Я прекрасно помню, что, как только возникла революционная власть в лице Временного Правительства, признавшая необходимым отречение Царя Николая II от Престола, был тогда же поднят вопрос о судьбе Царя и его семьи. Было признано желательным и необходимым, чтобы Николай II покинул с семьей пределы России и выехал за границу. Я положительно утверждаю, что таково было желание Временного Правительства, причем страной, куда были обращены наши взоры, была Англия. Как министр иностранных дел, я счел себя обязанным, в силу решения Временного Правительства, признавшего необходимым отъезд Царя за границу, переговорить по этому вопросу с послом Великобритании Бьюкененом. Бьюкенен после моей с ним беседы запросил свое правительство. Оно изъявило готовность принять царскую семью в Англию, и Бьюкенен, сообщая об этом, уведомлял, что для перевозки царской семьи должен прибыть крейсер. Я полагаю, что до сведения Царя об этом, по всей вероятности, было доведено. Однако крейсер не приходил, и отъезда не было. Наступила какая-то, так сказать, заминка. Я вторично заговорил с Бьюкененом по этому вопросу, и он мне сказал, что правительство Англии более не «настаивает» на отъезде царской семьи в Англию. Я сознательно употребил термин «настаивает» не в смысле желания моего указать, что от английского правительства шла самая инициатива в этом вопросе. Инициатива принадлежала нам, т. е. Временному Правительству. Термин же «настаивает» был употреблен в «дипломатической речи». Имели ли место по этому вопросу какие-либо беседы с Бьюкененом моего заместителя Терещенко, я не знаю, так как в это время я уже ушел от власти».

Керенский показал: «Временное Правительство решило попытаться выяснить у английского правительства возможность отъезда царской семьи в Англию. Министр иностранных дел (вначале, возможно, Милюков) стал вести об этом переговоры с английским послом Бьюкененом. В результате Бьюкененом был передан следующий ответ правительства Англии Терещенко, бывшему тогда министром иностранных дел, сообщившему его мне и князю Львову: «Правительство Англии, пока не окончена война, не считает возможным оказать гостеприимство бывшему Царю». Ответ этот обсуждался Временным Правительством в совершенно секретном заседании, без журнала заседания» 1.

1 7 февраля 1920 года, когда погиб Адмирал Колчак, я был в Харбине. Положение было тяжелое, не было денежных средств. Я обратился в феврале с письмом к послу Великобритании в. Пекине г. Лямсону и просил его дать мне возможность вывезти в Европу акты следствия и вещественные доказательства. Я указывал, что в числе вещественных доказательств имеются останки царской семьи. 23 февраля ко мне прибыл секретарь посла г. Кейф и сообщил мне, что посол запросил свое правительство в Лондоне. Лямсон, видимо, не сомневался в утвердительном ответе. Мой вагон был взят в состав поезда Кейфа и охранялся. 19 марта английский консул в Харбине г. Сляи передал мне ответ английского правительства. Он был лаконичен: «Не можем». Вместе с генералом Дитерихсом мы обратились к французскому генералу Жанену. Он ответил нам, что он не станет никого запрашивать, так как помощь в таком деле считает долгом чести. Благодаря генералу Жанену удалось спасти акты следствия и вещественные доказательства. Не могу обойти молчанием имен двух русских людей. Купец в Харбине И. Т. Щелоков добыл у кр-на Ф. М. Власова слиток золота, давший при реализации 3000 иен. На эти деньги мне удалось выехать в Европу и спасти следствие.

С 25 июля 1917 года наш бывший посланник в Португалии П. С. Боткин в течение почти года неустанно просил ответственных политических деятелей Франции спасти жизнь царской семьи, высказывая опасения, оказавшиеся, к сожалению, пророческими. В своем последнем письме 2 июля 1918 года он писал г. Пишону, министру иностранных дел: «С большим сожалением я должен констатировать, что все мои усилия были тщетны, все мои шаги остались без результатов, и в качестве ответов на мои письма я обладаю только расписками курьеров, удостоверяющими, что мои письма дошли по назначению».

Что могли ответить союзники?

Каждому, кто знает условия их общественно-политической жизни, известно, что значит для их правительств сила «общественного мнения». Как они могли спасать Царя, когда сама русская власть, которую они так горячо приветствовали, отдала Царя под суд и на весь свет объявила, что он изменник, ибо подготовлял для спасения своих личных и династических интересов сепаратное соглашение с врагом, т. е. их союзническую катастрофу.

Управляющий делами Временного Правительства покойный Набоков признает в своих воспоминаниях, что актом о лишении свободы Царя «был завязан узел», разрубленный в Екатеринбурге 2.

2 «Архив Русской Революции», том I.

Вероятно, его завязывали не все члены Правительства. Некоторые, видимо, ничего об этом и не знали.

Из воспоминаний Набокова мы узнаем, что этот вопрос был решен в служебном кабинете князя Львова. Характерную подробность передает Набоков: когда он пришел туда, акт не имел еще подписей, но аппарат для его выполнения был уже готов. Это были члены Государственной Думы Бубликов, Калинин, Грибунин и Вершинин, арестовавшие Царя в ставке.

Как выполнил это князь Львов?

Посылая членов Думы арестовать Царя, он предварительно послал в ставку генералу Алексееву телеграмму.
Флигель-адъютант Мордвинов ныне передает ее содержание: «Временное Правительство постановило предоставить бывшему Императору беспрепятственный проезд для пребывания в Царском Селе и для дальнейшего следования на Мурманск» 3.

3 «Русская Летопись», книга 5.

Телеграмму читал генерал Лукомский. Он показал: «20 марта была получена от Временного Правительства телеграмма на имя Алексеева, в коей сообщалось, что Временным Правительством командируются особые лица для «сопровождения» Государя в Царское. Я утверждаю, что эту телеграмму я видел сам. Мне помнится, что она была от главы Правительства князя Львова, причем я самым категорическим образом утверждаю, что в телеграмме не только не сообщалось о факте уже состоявшегося распоряжения со стороны Временного Правительства об аресте Государя и Государыни, но не было об этом ни единого слова. Смысл же ее был тот, что лица, командированные Правительством, будут сопровождать Его Величество как главу государства, отказавшегося от власти; что это — проявление внимания к Государю. Мне известно, что прибывшие по поручению Правительства лица! сказали об аресте Государя Алексееву только тогда, когда Государь уже находился в поезде, чтобы ехать в Царское. Они передали об этом Алексееву, и тот, по их просьбе, передал об этом Государю».

Отрекшись от Престола, Царь обратился с письмом к князю Львову, вверяя ему, как главе новой власти, свою судьбу и судьбу своей семьи.

Без всякой охраны сел он в поезд, покидая Могилев, надеясь на благородство власти.

Что он нашел в ней?

Остается еще вопрос, каково было взаимоотношение на почве екатеринбургской трагедии двух сил: большевистской и немецкой? Кровь Царя и его семьи разъединяла или объединяла их?

Я сознаю всю серьезность этого вопроса. В пределах доступной мне возможности я старался найти истину. Не сомневаюсь, что в будущем она найдет свое полное разрешение. Мой долг — указать достигнутые мною результаты.

В составе московской миссии графа Мирбаха был доктор Рицлер. Он там играл большую роль и после убийства Мирбаха был его заместителем.

14 июня 1921 года я был принят в Берлине Рицлером. Он ознакомил меня с содержанием немецких официальных документов. В сентябре месяце того же года я получил копии их.

Вот содержание четырех документов:

1. Миссия в Москве Министерству Иностранных Дел, 19 июля 1918 г.

«Должно ли быть повторено решительное представление относительно бережного отношения к Царице... как германской принцессе. Распространять представление и на Цесаревича было бы опасно, так как большевикам, вероятно, известно, что монархисты склонны выставить на первый план Цесаревича. Недоверие большевиков в отношении германской контрреволюции еще более усилилось вследствие откровенных сообщений генерала Краснова».

2. Миссия в Москве Министерству Иностранных Дел, 20 июля 1918 г.

«Я вчера сказал Радеку и Воровскому, что весь мир самым строгим образом осудит расстрел Царя и что Императорский посланник должен решительно предостеречь их от дальнейшего следования по этому пути. Боровский ответил, что Царь расстрелян лишь потому, что в противном случае им овладели бы чехословаки. Радек высказал личное мнение, что если мы проявим особый интерес к дамам царской семьи германской крови, то, может быть, было бы возможно предоставить им свободный выезд. Может быть, удалось бы освободить Царицу и Наследника (последнего как неотделимого от матери), как компенсацию в вопросе с гуманитарным обоснованием. Рицлер» 4.

4 После убийства Мирбаха немцы требовали ввода батальона своих войск в Москву. Большевики, конечно, отказали. Немцы пошли на уступки и готовы были компенсировать свое требование согласием большевиков оградить жизнь немецких принцесс и Наследника Цесаревича, как неотделимого от матери.

Свердлов, без сомнения, знал намерения немцев. 18 июля, говоря о «казни» Царя, он особо выделил имена Императрицы и Наследника, подчеркивая, что именно они живы. Этим он пресекал в корне требования немцев о вводе батальона, ликвидируя в корне вопрос.

По этой же причине большевики умолчали о судьбе Великой Княгини Елизаветы Федоровны, зная прекрасно, что немцы не поверят их сообщению о похищения ее «белогвардейцами».

Голощекину в Екатеринбурге не было никакой надобности выделять имена Императрицы и Наследника. Он говорил поэтому об «эвакуации» всей вообще семьи, кроме «казненного» Царя.

3. Министерство Иностранных Дел Поверенному в делах в Москве. 20 июля 1918 года.

«С представлением в пользу царской семьи согласен. Буше».

4. Миссия в Москве Министру Иностранных Дел, 23 июля 1918 года.

«Сделал соответствующее представление в пользу Царицы и принцесс германской крови с указанием на влияние цареубийства на общественное мнение. Чичерин молча выслушал мои представления. Рицлер».

В общем ходе мировых событий смерть Царя, как прямое последствие лишения его свободы, была неизбежной, и в июле месяце 1918 года уже не было силы, которая могла бы предотвратить ее.